Выставка приурочена к 150-летию Ивана Спиридоновича Абрамова (1874–1960), украинского этнографа и фольклориста, краеведа, собирателя. По его инициативе и благодаря его усилиям было собрано немало коллекций, пополнивших фонды Этнографического отдела Русского музея в первое десятилетие XX века; несколько коллекций поступили позднее. В общей сложности ученый собрал более семисот предметов. Собирательская деятельность И.С. Абрамова знаменательна тем, что он занимался изучением традиций всех восточнославянских народов, населявших юго-западные губернии страны: Волынскую (украинцы), Курскую (русские, украинцы), Могилевскую (русские, белорусы) и Черниговскую (русские, украинцы). И.С. Абрамову принадлежит ряд статей и очерков этнографического, краеведческого характера; в книгу «Под родным солнцем» (1914) вошли очерки его путешествий в различные регионы юга России. Его. коллекции охватывают такие темы, как костюм (раскрыта наиболее полно, уникальные артефакты), убранство жилища, религиозные атрибуты (моленная одежда, лестовки русских старообрядцев), некоторые традиционные занятия (набойка, щетинно-сортировочный промысел и др.), праздничные атрибуты (пасхальные яйца, пряничные доски, музыкальные инструменты), предметы социализации.

Цель выставки – представить культурное разнообразие, самобытные этно-региональные черты восточнославянского населения Юго-Запада России с позиции краеведа-исследователя. Конкретный исторический период (конец XIX – начало XX в.) и конкретный регион предрасполагают к тому, чтобы учесть те историко-этнографические категории, которые применялись в среде обществоведов и которыми также руководствовался сам собиратель.

Понятия «Малороссия» и «Украина» в конце XIX – начале XX века нередко употреблялись как взаимозаменяемые, в этот период не существовало четких административно-территориальных границ ни Малороссии, ни Украины. В словаре Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона сказано, что «малороссы» – «одна из трех групп русских народностей». В названии выставки, пояснительных текстах и этикетаже была сохранена терминология, отражающая общественное сознание того времени и тогда же вошедшая в музейные документы. Значительное большинство экспонатов выставки – это предметы из сборов И.С. Абрамова, многие из них представлены впервые.

По своему составу население Курской губерния было неоднородным в этнокультурном и социально-сословном отношениях. В XVI–XVIII веках освобожденные от ордынского ига южнорусские земли заселялись как целенаправленно, по правительственным указам, так и стихийно. Переселялись сюда из различных районов Центральной России беглые помещичьи крестьяне, а также служилые люди и однодворцы – потомки мелкопоместных дворян, немало приехало из малороссийских районов юга страны; некоторые земли, вместе с их крестьянским населением, уже в начале этого периода стали собственностью монастырей.

Согласно переписи 1897 года, среди сельского населения губернии русский язык был родным у более чем 76%, а малороссийский – около 23%. Малороссы проживали преимущественно в южных уездах (преобладали по численности в трех), располагаясь чаще всего не монолитно, а «гнездами»; немало было и смешанных поселений. При компактном проживании великороссы и малороссы заключали браки обычно в своей среде; вместе с тем между ними существовали тесные торговые связи, регулярно происходили взаимные посещения престольных праздников.

Главным занятием и великороссов, и малороссов было полевое земледелие, повсеместно дополняемое промыслами. Так, в Обоянском и Судженском уездах получило распространение великоросское ковроткачество, а в Новооскольском у малороссов – кожевенный и гончарный промыслы. К началу XX века, наряду с различием по языку, представители двух русских субэтносов выделялись особенностями в одежде – в составе костюма, его крое, цветовой гамме и декоре элементов. Именно значительная вариативность в одежде, ее сохранившиеся старинные образцы, а также присутствие малороссийских и белорусских черт в южнорусском костюме легли в основу исследовательской и собирательской деятельности И.С. Абрамова в Курской губернии.

Традиционный женский костюм великороссов Курской губернии

Коллекция предметов женской одежды, собранная И.С. Абрамовым в 1904–1906 гг. у великороссов Курской губ., необычайно информативна и вариативна. Она отражает длительные миграционные процессы, происходившие на этой территории, сложный социально-сословный состав местного населения, а также присутствие таких этнических групп, как горюны и саяны. Близкое и длительное соседство великороссов, малороссов и белорусов оставило значимый след в одежде разных групп населения.

В основе традиционного женского костюма Курской губ. – южнорусский комплекс с поневой и кичкообразным головным убором. Наряду с поневным костюмом широкое распространение здесь получил севернорусский вариант женской одежды – комплекс с сарафаном и кокошником, проникший на эту территорию вместе с переселенцами разных волн XVI–XIX вв. Однако в некоторых местностях сарафаны составляли костюм только девушек, в женский комплекс одежды они не входили.

Еще один женский комплекс, бытовавший в Курской губ. – костюм с юбкой; его носили однодворки. Юбки были полосатыми, однотонными или клетчатыми, поверх рубахи надевали безрукавку, а головным убором служил кокошник, обвязанный платком.

Во всех вариантах женского костюма можно наблюдать также передник, пояс, иногда даже два пояса. Весьма разнообразны украшения к костюму – нагрудные, наспинные, затылочные, лобные, с золотным шитьем, выполненные из бисера, стекла, перьев домашней птицы, шерстяных нитей, металлических блесток.

Костюм с сарафаном

Комплекс с сарафаном включал рубаху, косоклиный сарафан из черной шерстяной домотканины, кокошник (один из типов – седлообразный) или чепец. Сарафан нередко представлял собой один из архаичных типов кроя – и сарафана и плечевой одежды в целом – туникообразный, близкий к южнорусским нагрудникам, называемый шушун, сакман. Кроме домотканой шерсти для изготовления сарафанов использовались и фабричные ткани, например, шелк, хлопок; по крою эти сарафаны были косоклинными, на лямках, а заднее их полотнище иногда закладывали складками, эту нарядную одежду называли в народе шубка.

Саяны

В ходе экспедиционно-собирательской деятельности в Курской губ. И.С. Абрамов значительное внимание уделил такой группе русского народа, как саяны. В XIX – начале ХХ в. поселения саянов находились в Курском, Льговском, Фатежском и Щигровском уездах.

Большинство исследователей склоняются к мнению, что саяны являют собой результат смешения автохтонного населения бассейна реки Сейм, к которому относят потомков восточнославянского племени северяне, и пришлых людей, выходцев с территории Белоруссии и Литвы. Формирование этой группы началось в XVI-–XVII вв., когда заново происходило освоение земель, входивших в более ранний период в пограничную территорию, обозначавшуюся как «дикое поле». Это было место постоянных военных столкновений между разного рода этническими, социальными группами, проживавшими по соседству, а потому существование здесь поселений и ведение хозяйства было практически невозможным. С продвижением границ Русского государства жизнь на данной территории перешла в мирное русло, здесь появились разноэтничные группы переселенцев и сформировалась самобытная традиционная культура, со своим особым колоритом.

Саяны и среди великороссов, и малороссов Курской губ. выделялись антропологическими чертами: они были светлоглазы и светловолосы, а их женщины, по рассказам, ростом превосходили своих мужчин. Для саянского говора характерно «аканье» и «яканье», «когоканье» (твердое «г») и замена звуков «ц» и «щ» на «с». Специфику саянской речи их соседи демонстрировали поговоркой: «Куриса на улисе яйсо снесла».

Как и большинство населения Курского края, саяны принадлежали к крестьянскому сословию; их земли долгое время входили в состав монастырских владений. Во второй половине XIX – начале ХХ в. земледелием занимались главным образом женщины, мужчины же «промышляли» извозом либо отходничеством (уходили в города, нанимаясь на разного рода работы).

Культура саянов основана на южнорусском варианте народной традиции. Её своеобразие проявлено в большей степени в женском костюмном комплексе. Кроме рубахи в него входили традиционная для южнорусских губерний понева и, вместе с тем, характерная одежда севернорусского комплекса – сарафан, который здесь называли «саян». Все предметы одежды саянских девушек и женщин обладали рядом специфичных черт, что отличало их от соседей, как великороссов, так и малороссов.

В традиционном ассортименте гончарных изделий Черниговской губ. отдельную группу составляют предметы интерьера, в частности, всевозможные приспособления для освещения помещения. Наряду с подсвечниками на одну либо несколько свечей, которые зачастую имели характер ритуальных, литургических предметов, гончары изготовляли и бытовые вещи, например, масляные светильники. Под наиболее распространённым названием «каганец» на рубеже XIX–XX вв. у украинцев бытовали масляные лампы различных форм и конструкций: от простых глиняных плошек с рыльцами до весьма изысканных по своей архитектонике светильников на высокой ножке с чашей для масла и фитиля.

Среди глиняных игрушек, изготовлявшихся на продажу гончарами Черниговской губ., часто встречаются свистульки в виде фантастических существ. Так, для творчества мастерицы Козловой из Глухова, а также других мастеров, были характерны, в целом, традиционные для восточнославянской глиняной пластики, скульптурные изображения с сочетанием зоо- и орнитоморфных признаков. Изготовленный в форме птицы корпус свистульки со звуковыми отверстиями мог быть увенчан головой парнокопытного животного – барана с выразительно закрученными рогами.

В одной из черниговских коллекций И. С. Абрамова тема детской игровой культуры обретает форму своеобразного возвращения к истокам, «овеществлённого» воспоминания о забавах детворы в окрестностях родного «местечка Воронеж на Черниговщине». Именно такую надпись с указанием местности, возможно, выполненную рукой самого собирателя, мы видим на одном из предметов коллекции – силуэтной фигурке «коня», вырезанной из куска сосновой коры. Этот доступный, необычайно податливый в работе природный материал глубоко и разнообразно освоен в самобытном творчестве сельской детворы. Мальчики-пастухи охотно коротали время за вырезанием всевозможных поделок для себя, младших братьев и сестёр. Среди излюбленных фигурок – изображение коня, на протяжении длительного времени сохранявшее традиционную «приземистую» форму – хорошо узнаваемое объёмное либо силуэтное изображение лошади, как правило, воспроизводилось с непропорционально короткими ногами. Эти черты присущи и воронежскому «конику», крупный размер которого наиболее ярко проявляет декоративные качества сосновой коры, обладавшей эффектной текстурой, выразительным рисунком волокон.

Наряду со всевозможными моделями, макетами ружей и пистолетов излюбленным вариантом игрушечного оружия у сельской детворы являлись нехитрые приспособления, позволявшие вести стрельбу всевозможными подручными предметами – деревянными пробками, кусочками коры, пыжами из ваты. Эти своеобразные прототипы современных пневматических игрушек дети нередко изготовляли самостоятельно из веток деревьев, отличавшихся податливой, рыхлой структурой сердцевины, что позволяло беспрепятственно выбрать, высверлить продольный канал и получить полую трубку. Неотъемлемой деталью такого рода «пугачей» являлся деревянный подвижный шомпол с рукоятью и рабочей частью, более-менее плотно подгонявшейся под диаметр ствола и обеспечивавшей выпуск снаряда.

Наиболее характерным примером «вкраплений» археологических предметов в украинские этнографические коллекции Российского этнографического музея являются глиняные курительные трубки – «люльки», наиболее широко бытовавшие у населения Левобережной Украины, прежде всего, в казацкой среде, на протяжении XVII–XVIII вв. Местная культура табакокурения, неотъемлемой составляющей которой было изготовления курительных принадлежностей, наследовала, главным образом, восточную традицию, о чём отчетливо свидетельствуют формы трубок работы украинских мастеров, ориентировавшихся на крымско-турецкие и болгарские образцы. Курительные трубки – как более ранние привозные, так и поздние изделия местного изготовления – на рубеже XIX–XX вв. составляли массовый археологический материал, зафиксированный не только в ходе научно организованных изысканий, но и путем случайных находок. Так, например, типичная «люлька» местного производства, представленная в коллекции И. С. Абрамова, была обнаружена в культурном слое во время земляных работ при строительстве хаты в местечке Воронеж Черниговской губ. Несмотря на имеющуюся утрату (скол фрагмента) памятник довольно отчётливо представляет форму, особенности конструкции и декора трубки, обожженной по технологии изготовления чернёной (дымлёной) керамики. Чашечка для табака исполнена в характерной для украинских образцов манере – в виде широкогорлого кувшина («глечика»), тулово которого орнаментировано вертикальной гравировкой. От чаши под небольшим углом отходит короткая с хорошо профилированным венчиком «тулийка», в которую при курении вставляли деревянный «чубук» (мундштук).

Этноним восточнославянского племени – волыняне продолжал бытовать при обозначении местного украинского (малороссийского) населения, которому было присуще языковое своеобразие – волынский говор, а также отчетливо выраженное региональное самосознание.

Исторические связи населения Волыни с целым рядом государственно-политических образований – Владимиро-Волынским и Галицко-Волынским княжествами, Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой, Российской и Австрийской империями определили интенсивный характер этнокультурного взаимодействия. К концу XIX – началу XX века Волынская губерния была заселена по преимуществу малороссами, этническое окружение которых было представлено поляками и евреями, белорусами и великороссами. Дополняло этнокультурный «портрет» губернии присутствие колонистов – немцев и чехов, общины которых во второй половине XIX века сыграли значительную роль в сельскохозяйственном преображении края.

В тяжёлых природных условиях население Волынского Полесья искони занималось земледелием. Среди зерновых культур преобладала рожь. Солому, оставшуюся после обмолота зерна, народные мастера широко применяли в плетении. Изготовленные в архаичной технике спирального плетения «соломенники» достигали значительных размеров, при этом были лёгкими и хорошо пропускали воздух, что определило их широкое применение в качестве утвари для хранения сыпучих продуктов, одежды.

Необходимость обильного удобрения малоплодородных почв ставила местное земледелие в прямую зависимость от скотоводства, стимулировала культуру содержания крупного рогатого скота. Для отслеживания животных при лесном выпасе на шею корове надевали деревянный колокол калатало, который иногда украшали незатейливым орнаментом, вероятно, усиливавшим защитную функцию глухих звуков ботала. Летом на заготовке сена работали косами-литовками, зачастую оснащёнными покупными стальными лезвиями австрийского производства.

Наиболее яркой и занимательной частью волынского экспедиционного сбора И. С. Абрамова следует признать коллекцию глиняной игрушки, приобретённую в Кременце, где внимание исследователя привлекли оригинальные, контрастно выделяющиеся на общем фоне украинской керамической игрушки «почаевские свистуны». Под этим собирательным названием получила известность мелкая пластика работы гончаров из местечка Вишневец, в котором становление и развитие широкого гончарного промысла исторически поддерживалось обеспеченным сбытом на обширной ярмарке близ Почаевской Лавры – крупнейшего центра православия на западных рубежах Российской империи. Гончарство Вишневца – типичный пример развитого кустарного промысла с характерной тенденцией технологической оптимизации, упрощения производства, в значительной степени определившими нетрадиционность «почаевских свистунов». Лепка фигурок была заменена массовой штамповкой в формах, а вместо свинцовой поливы широко использовали специальным образом разведённые анилиновые красители, плохо спекавшиеся с черепком, но обеспечивавшие столь значимую для рыночной продукции яркость, пестроту изделий. Учитывая присутствие среди покупателей такой игрушки приезжих из весьма отделённых мест, в том числе – паломников Лавры, закономерно предположить обретение «почаевскими свистунами» значения памятных подарков для детей, сувениров, с характерной для последних утратой собственно игровой функции и акцентированием декоративных качеств. Облик свистулек имеет много общего с интерьерной пластикой, настольными статуэтками – фигурки зачастую исполнены с выраженной подставкой-цоколем, в которую, как правило, переносится и звуковое устройство – свисток.

Примечательно сюжетное разнообразие «почевских свистунов», среди которых преобладают изображения, мотивы, характерные для мещанской, городской культуры. Место традиционных восточнославянских «пивней», «зозулек» и «пав» здесь занимают экзотические «попугаи» и канарейки», появляются реалистичные изображения домашних питомцев – кошек и китайских мопсов, востребованный в мальчишеских играх образ воина представлен не «всадником», а фигуркой «городового», стилистически тяготеющей к необычайно популярным в игровой культуре городских детей «солдатикам». По сей день сохранившийся на уровне фольклорного клише сюжет об «аисте, приносящем ребёнка», представлен вишневецкими керамистами с исключительной детализацией – миниатюрная фигурка младенца подвешена к клюву птицы. Любопытно, что эта не лишённая шуточных коннотаций игрушка в действительности оказывается органично вписанной в этнокультурный контекст региона – украинско-польское пограничье исследователи относят к ареалу наиболее устойчивого бытования народных представлений о связи аиста с тайной рождения человека.

Согласно источникам XVI–XVII вв. «Белой Русью» изначально обозначали земли Могилёвщины, в среде восточнославянского населения которой получило распространение самоназвание «белорусцы». В полиэтничном регионе, характеризовавшемся ощутимым присутствием малороссов, великороссов-старообрядцев, поляков и евреев, одним из ключевых факторов культурной идентичности белорусов стала конфессиональная принадлежность. На фоне широкого распространения на белорусских землях периода Речи Посполитой католической и униатской церквей именно Могилёв стал оплотом православной веры (укрепив этот статус после вхождения в состав Российской империи): к концу XIX века практически всё белорусское население губернии исповедовало православие.

Особенности хозяйственного уклада Могилёвщины в значительной степени были связаны с освоением водной системы региона. В своё время являвшийся частью великого торгового пути «из варяг в греки», Днепр оставался крупнейшей транспортной артерией и на рубеже XIX–XX веков. О применении труда бурлаков имеются свидетельства И.С. Абрамова, чутко подметившего, как под традиционные «стонущие» бурлацкие песни в «век пара и электричества» продолжал бытовать этот промысел белорусских крестьян, порой обретавший характер семейного дела.

У белорусов Могилёвской губернии получило развитие гончарство, предлагавшее широкий ассортимент глиняной утвари, а также деревообработка, представленная целым рядом производств: от домашнего ложкарства до специализированных колёсного и экипажного промыслов. Традиционными местами сбыта являлись органично вписанные в годовой календарь ярмарки кирмаши.

Основу и мужских, и женских костюмов составляла сорочка туникоообразного или поликового кроя, сшитая преимущественно из домотканой льняной или конопляной ткани. Для данного региона было характерно оформление краев фартука, манжет, воротников, платков красной или красно-белой бахромой.

Мужчины летом носили полотняные штаны, зимой – суконные. В женской поясной одежде выделялись три типа: распашная – панева, полотняная юбка – спадница и шерстяная – андарак. Неотъемлемой частью любого костюма был пояс. Особенно разнообразны были головные уборы. Мужчины носили соломенные шляпы брыли, суконные шапки магерки, войлочные и меховые шапки, а с конца XIX – начала XX века – картузы. Замужние женщины носили платки или полотенчатый головной убор наметку. Наметка восходит к древнему типу славянского головного убора. Способы наматывания данного головного убора различались не только в разных губерниях, но даже в отдельных селах. По наметке можно было наиболее точно определить, откуда прибыла женщина.

В истории России Ветка и Стародубье занимают важное место: на протяжении XVIII – начало XX в. они являлись крупнейшими духовными центрами старообрядчества поповского направления. Переселение старообрядцев в этот регион началось в 60-х годах XVII века вскоре после церковного раскола. В 1669 г. в окрестностях г. Стародуба (с конца XVIII в. – Стародубский, Новозыбковский и Суражский у. Черниговской губ.) возникло несколько поселений старообрядцев, бежавших от гонений из центральных районов Московского государства. Позднее значительная часть стародубских старообрядцев покинула территорию России и перебралась на земли Речи Посполитой, обосновавшись на побережье реки Сож (с конца XVIII в. – территория Гомельского у. Могилевской губ.). Российские власти, обеспокоенные ростом влияния ветковских старообрядцев, организовали две «выгонки»: в 1735 и 1764 годах силами армии было совершено насильственное возвращение более 20 тысяч беглецов сначала в Центральную Россию, а затем на Алтай и в Забайкалье.

В начале XX в. среди ветковских старообрядцев было немало зажиточных людей, некоторые из которых имели собственные пароходы и берлины (тип речного судна с парусом), были также владельцы канатных фабрик, торговцы солью. Многие занимались сплавом леса по реке Сож и далее по Днепру в Черниговскую губ. Большинство мужского населения на все лето уходило на промыслы.

Основная часть ветковских старообрядцев относилась к беглопоповскому согласию. При отсутствии священника богослужения у ветковских беглопоповцев проводили уставщики и келейницы – «христовы невесты». Келейницами становились незамужние девушки, обычно уже немолодые; они обучали детей Часослову, Псалтыри, чтению на церковно-славянском языке. В ветковских слободах имелись иконописные мастерские, работали переплетчики, мастера золотых и серебряных дел.

В Стародубье и окружающих его посадах большинство старообрядцев относилось к белокриницкому согласию. В 80-х годах XVIII века в посаде Клинцы возникли тайные старообрядческие типографии. После их закрытия властями в начале XIX века усилилась традиция переписывания дониконовских церковных изданий. Иконописание в Стародубье сохранялось вплоть до 70-х гг. XX в., не прерываясь даже в период оккупации территории немецко-фашистскими войсками. Иконописание сочеталось с развитием религиозного шитья и вышивки, чеканки.

Великороссам Стародубья принадлежали парусиновые и суконные фабрики. Основным же источником доходов населения были промыслы. Наиболее распространёнными были пенькотрепальный и щетинный. Сбором щетины занимались сотни людей; скупленное сырье передавалось на местные щетинно-сортировочные и щетинно-чесальные предприятия, затем продукция вывозилась в Санкт-Петербург. «Щетинников» малороссийское население встречало радостно, потому что одновременно со скупкой щетины они выполняли роль коробейников – торговали мелкой галантереей, книгами, лубочными картинками либо меняли все это на щетину.

Великороссы-старообрядцы бережно хранили в домах уже выходящую в то время из употребления одежду, сшитую по древнерусским образцам, особенно женские наряды: «парчовые кокошники с сеткой жемчуга, спускавшейся на глаза, парчовые летники, бархатные или шелковые летники с золотой, очень дорогой бахромой, так называемые азиятки – особого рода сарафаны из дорогого щелка; кисейные рубахи, вышитые тамбуром, шёлковые обтегайки, холодайки (кофты), душегрейки, бархатные с золотым шитьем повойники … меховые жарелки (накидки) и т.п» (И.С. Абрамов).